Выставка Анни Лейбовиц в Эрмитаже – событие значительное и значащее. Теперь есть дополнительный повод стремиться в этот замечательный город. А пока, оставаясь в своем городе, остается завидовать и завидовать, тем, кто запросто может, купив билетик, погрузиться в “Photographer’s life”.
Многие люди живут фотографией. Во всех смыслах этого слова. Нажимают кнопочку, получают удовольствие, или деньги, реже — и то, и другое. У кого-то фотография становится жизнью, ее двойником и подосновой. И лишь у единиц хватает силы таланта вместить эту жизнь почти в каждую свою фотографию, чтобы картинка существовала уже независимо от автора, как отдельно взятый дымящийся кусок жизни.
“Photographer’s life” (Жизнь фотографа) — достаточно емкое название для выставки. Жизнь, превращенная в звонкую монету гламурных фотоснимков, в неконвертируемую россыпь щемяще-личных семейных карточек. Пожалуй, именно это сочетание не сочетаемого и придает выставке ту пронзительную высокую ноту, какую иногда выводит скрипка в безлюдном подземном переходе, когда вздрогнешь и подумаешь: «Боже, как грустна наша жизнь!»

Когда мы были детьми (кто-то и остался таковым, кстати), мы создавали произведения искусства при помощи чего угодно: карандашей, шариковых ручек, манной каши, пастельных мелков, сока шелковицы и, само собой, испражнений. Один маленький мальчик в суровые годы написал (ударение на «и») в мороз на снегу слово «Сталин» — главный, знакомый всем с пеленок абырвалг страны Советов, — и сделался самым юным врагом советского народа. Детям не свойственны забобоны взрослости. Но и среди половозрелых художников всегда были, есть и будут парни и девушки без комплексов. Вот, например, одна наша русская. Она рисует картины своим объемистым бюстом, макая то левую, то правую грудь в краски. Художница выглядит так: