«Танец верности», исполняемый молодой участницей движения хунвэйбинов на площади Тяньаньмынь во время ожидания появления Председателя Мао перед сотнями тысяч участников движения хунвейбинов, прибывшими в Пекин.

Возле города Пекина ходят-бродят хунвэйбины
И старинные картины ищут-рыщут хунвэйбины
И не то что хунвэйбины любят статуи-картины -
Вместо статуй будут урны революции культурной.

В. Высоцкого «Хунвэйбины» 1966 год.

Так кто же такие эти Хунвэйбины ? Сейчас мы все узнаем …

«… Первые хунвейбины появились 29 мая. Это были двенадцати-тринадцатилетние ученики средних школ, носившие на рукавах хлопматобумажные красные повязки с желтыми знаками «Хун Вей Бин» (Красные стражи). Их первым делом была атака против университета Цинь-хуа [50]. Вскоре к ним присоединились дети разных возрастов, студенты и, самое важное, члены Молодежного союза КПК, которые, с одобрения Мао, взбунтовались против своего официального руководства, и чьи банды завладели улицами. В начале лета вся система образования замерла, так как преподаватели и учителя в ужасе разбежались (те, кому посчастливилось не быть схваченным и «перевоспитанным»), и воцарился закон Линча, насаждаемый малолетними

Позже на Западе появилось некоторое непонимание Культурной революции. Она представлялась как бунт интеллектуалов. В действительности все было совсем наоборот. Это была революция неграмотных и полуграмотных против интеллектуалов или, как их еще называли, «очкариков». Это была ксенофобия, направленная против тех, кто «считал, что за границей луна полнее». У хунвейбинов было много общего с Коричневыми рубашками Рема, а у их движения — с кампанией Гитлера против «космополитной цивилизации». Это была самая большая охота на ведьм в истории, и в сравнении с этим послевоенные чистки Жданова в России выглядели почти тривиально.

Однако важно отметить, что этот подъем вандализма привлек определенный тип представителей радикалов в академической среде, и они стали печально известны в течение последующих нескольких лет в Европе и Северной Америке.

Первое «дацзыбао» в Пекине («афиша с большими буквами»), адресованное университетским властям и полное нападок против них, было расклеено преподавательницей по философии Ние Юан-цу, которая стала “мадам Дефарг” ужасов в университетских городках.

(M-me De Farge – героиня романа Ч.Диккенса “Повесть о двух городах”. Тип безжалостной фанатичной революционерки. Присутствуя на заседаниях Конвента, она составляла список аристократов и других врагов Революции, зашифрованный в стежках ее вязанья.)

На дацзыбао можно было прочесть: «Почему вы так боитесь дацзыбао? Это борьба не на жизнь, а на смерть против Черной банды!»

За одну неделю 10 000 студентов развесили 100 000 дацзыбао «размером с дверь», где иероглифы часто достигали высоты четырех футов [51]. Фразы повторялись: «Вам это так не пройдет… наше терпение исчеркано». Тогда же начались и первые насилия. Беснующися уличные банды отрезали девушкам длинные волосы, рвали юношам брюки, пошитые по заграничной моде. Парикмахерам было запрещено делать прически типа «конский хвост», в ресторанах приказано было готовить более простые меню, в магазинах не продавать косметику, юбки с разрезами, темные очки, шубы и, прочие шикарные товары. Разбивали неоновые рекламы. По улицам жгли огромные костры, на которых уничтожали запрещенные товары, среди: них (как было показано на выставке «конфискованных товаров») находились рулоны шелковой и парчовой ткани, золотые и серебряеык украшения, шахматы, старинные сундуки и шкафы, игральные карты, ночные сорочки, фраки, цилиндры, пластинки с джазом и всевозможные произведения искусства. Хунвейбины позакрывали чайные, кафе, независимые частные театры и все частные рестораны, не разрешали работать сгранствующим музыкантам, акробатам, артистам, запретили свадьбы и похороны, заырещено было также держаться за руки и запускать воздушных змеев. В Пекине были разрушены древние стены, закрыт парк Бей Хан и Национальная галерея изящных искусств. Библиотеки были перевернуты вверх дном и закрыты, а книги сожжены. Но, хотя некоторые библиотеки еще и оставались открытыми, мало кто осмеливался их посещать. Десять лет спустя, Дэн сказал, что во время Культурной революцииа из восьмисот инженеров в Научно-исследовательском институте цветных металлов только четверо отваживались посещать институтскую библиотеку; он сказал еще, что тех из 150-ти тысяч технических кадров Академии наук, кто в то смутное время посещал лабораторию, изобличали как “белых специалистов”.

 

Не было власти, которая могла бы противостоять этим действиям. Когда собственники магазинов и другие пострадавшие прослойки обращались в полицию, им напоминали “Решение ЦК КПК о большой пролетарской культурной революции” (1 августа 1966), которое гласило: «Единственный метод — это самоосвобождение масс… верьте массам, рассчитывайте на них и уважайте их инициативность…. Не бойтесь беспорядков… Пусть массы самообразовываются… Не принимайте никаких мер против университетских студентов, учеников в средних и начальных школах…» [53]. Даже партийных лидеров, пытавшихся обуздать хунвейбинов, водили по улицам в колпаках и с плакатами, какие обычно в наказание носили ленивые ученики. По-видимому, были уволены абсолютно все директора школ.

После того, как движение набрало скорость, насилие стало обыденным, а потом и повсеместным явлением. Лидеры хунвейбинов, вероятно, вышли из самых низких социальных слоев [54]. Некоторые из них были просто уличными карманниками и хулиганами, щеголявшими толстыми кожаными ремнями с медными пряжками. Их дацзыбао призывали: «Сварить его в масле», «Размозжить его собачью голову» и тому подобное. Женщинам и мужчинам, причисленным к «духам и чудовищам», «плохим элементам», и «контрреволюционерам» брили головы. Позднее в каких-то отрывках из «политических дебатов» можно было прочитать: «Конечно, он капиталист. У него есть гарнитур из дивана и двух кресел»[55]. Сотни тысяч частных домов были разбиты и ограблены по этой причине. Но хунвейбины нападали и на государственные учреждения и заставляли чиновников передавать им архивы, угрожая разоблачить их как «орудия ревизионистов». Министерством иностранных дел завладела банда бывшего мелкого чиновника Яо Дэн-шана. Он отозвал всех послов, за исключением одного, понизил их в должности и отправил исполнять мелкие поручения. Его ноты другим государствам были написаны в стиле хунвейбинских дацзыбао и были вежливо возвращены с просьбой, чтобы в дальнейшем все письма подписывались председателем совета министров Чжоу. Но и Чжоу, будучи всегда спокойным центром китайской жизни при всех театральных постановках Мао, теперь, похоже, тоже был в опасности. Хотя хунвейбинам не разрешалось убивать никого из людей верхушки, все-таки многие погибли в тюрьме. Самого Лю оставили умереть (1973 г.) на собственных нечистотах на ледяном полу бетонной камеры [56]. А на более низком уровне смертельные случаи приобретали все более катастрофический характер. Агентство Франс пресс считало (3 февраля 1979 г.), что убито около 400 000 человек — оценка, которая была принята всеми.
Между тем, Цзян Цинь управляла миром культуры и выступала на многолюдных митингах, изобличая капитализм (о котором заявила, что он уничтожил искусство), джаз, рок-н-ролл, стриптиз, импрессионизм, символизм, абстрактное искусство, фовизм, модернизм — «одним словом декадентство и гнусность, которые отравляют и развращают умы людей». Ее речи с трибун были построены на манер шефа тайной полиции Кан Шэна, с которым ее часто видели.

«Хотите изучать коммюнике и шестнадцать пунктов директивы?» — «Да».

«Хотите их изучать снова и снова?»- «Да».

«Хотите, усваивать их старательно?» — «Да»

«Хотите их применять?» — «Да.»

«Хотите их использовать, чтобы провести Культурную революцию в вашей школе?»

«Да. Да. Да!»

 

Во второй половине 1966 года практически все главные культурные организации Китая были подчинены ее армейской организации. Были сведены все старые счеты, некоторые еще с 30-х г.г., в мире театра и кино. Ведущие директора, сценаристы, поэты, актеры и композиторы обвинялись в «раболепии перед иностранцами», в похвалах «второсортным иностранным дьяволам», в «высмеивании Боксеров» (на которых тогда смотрели, как на культурных героев), и в изображении обыкновенных китайцев как «проституток, курильщиков опиума, обманщиков и женщин с семенящей походкой», создавая, таким образом, «комплекс неполноценности у нации».

“Боксеры” — члены тайного антиколониального общества, которые подняли в 1900 г. “Боксерское восстание”

Она дала распоряжение хунвейбинам «искоренить Черную линию», «сорвать маски», уничтожить фильмы, песни и пьесы «линии национального унижения» и «вытащить на белый свет» членов «Черной банды».

Двенадцатого декабря 1966г. многие «враги общества», бывший мэр Пекина и другие ведущие культурные мандарины, включительно и все директора театров и кино, чьи пути когда-либо пересекались с Цзян Цинь, были заставлены маршировать на Стадионе Рабочих перед 10 000 человек, с тяжелыми деревянными плакатами на шеях[58]. Одним из самых страшных аспектов Культурной революции было отношение к женам, которых подвергали более жестоким унижениям, чем их мужей. Десятого апреля 1967 г., например, супругу Лю вытащили перед 300 000 человек в университетском городке Цинь-хуа, одетую в облегающее вечернее платье, в туфлях на высоком каблуке, в английской соломенной шляпке и с бусами из пинг-понговых шариков с нарисованными на них черепами. Толпа скандировала: «Долой рогатых дьяволов и змеиных богов!»

Отряды Цзян Цинь захватили радио и телевизионные станции, газеты и журналы; они отбирали камеры и пленки, переворачивали студии вверх дном в поисках улик, конфисковывали фильмы и выпускали их перередактированными, запрещали доступ к сценариям, суфлерским экземплярам и музыкальным партитурам. Большинство художников не смело подписываться под картинами своими именами, а вместо этого использовали лозунг «Десять тысяч лет жизни председателю Мао» [60]. «Приказываю, — сказала Цзян Цинь, — с молотом в руках атаковать все старые правила». Она посещала репетиции Центрального филармонического оркестра и прерывала их, принуждая главного дирижера Ли Те-луна яростно вопить: «Вы бьете меня молотом!» Она заставляла композиторов писать произведения, которые сначала пускались в «массы», а потом переделывались с учетом их реакции. Она жаловалась, что должна «бить их молотом», чтобы заставить подчиниться и преодолеть «иностранное влияние» [61]. Кое-кто из ее последователей воспринял ее слова буквально и размозжил руки одному пианисту, учившемуся на Западе. Молоты, кулаки, удары и бой были знаками революционного искусства. Занявшись балетом, Цзян Цинь запретила держать пальцы рук в «форме орхидеи», а также открытые кверху ладони, отдавая предпочтение кулакам и резким движениям, подчеркнуто изображающим «ненависть к классу землевладельцев» и «решимость отомстить» .

 

Первый секретарь горкома партии Харбина обвиняется в принадлежности к «черным бандитским элементам». Интересно, что сзади телекамера. Очевидно, прямой репортаж идет.

 

Запретив в 1966 г. практически все формы артистических проявлений, Цзян Цинь отчаянно пыталась заполнить пустоту. Написанных произведений было немного: две оркестровые пьесы, концерт для фортепиано «Желтая река» и симфония Ша Чиа-пин, четыре оперы и два балета — все восемь были названы ян-пан хси или «образцовым репертуаром» по аналогии с образцовыми фермами. Была также одна скульптурная серия, названная “Двор сборщиков арендной платы”, и несколько картин, самая известная из которых — портрет Мао в синей робе, изучающего условия труда в шахте в начале 20-х годов. Она была «композирована» коллективом пекинских студентов, а фактически нарисована сыном «бедных крестьян». Фильмов снимали мало, из-за «саботажа» (жаловалась она позже); ее актерам и актрисам давали «плохие гримерные», не давали теплой еды, а на ее сценах и съемочных площадках часто отключали электричество [63].
Вслед за упоением 1966 года, когда Мао переплыл реку и культ его личности достиг своего апогея, Китай стал сползать к гражданской войне. Пятого февраля 1967 г. приспешнихи Мао в Шанхае основали «коммуну» — знак, что он еще вздыхает по политике “Большого скачка”. В основе коммуны стояли докеры, в частности 2 500 воинственных рабочих Пятой погрузо-разгрузочной зоны, которые за один день (в июне 1966 г.) написали и развесили 10 000 дацзыбао. 532 рабочих этой зоны отказались вступить в коммуну. Против них были написаны дацзыбао, и в наказание их заставили надеть высокие колпаки и носить позорные дацзыбао с мистериозными надписями «Деревня из четырех семейств» и «Антипартийная клика». Дома их были разграблены, а самих приговорили к «символической» смерти, которая легко могла превратиться в настоящую [64]. Предназначением Шанхайской коммуны было дать сигнал к основанию других коммун в Китае. Но рабочие не откликнулись на это. В действительности они часто оказывали сопротивление нападениям хунвейбинов на их фабрики. Даже в Шанхае городские власти организовывали «Алые дружины» против хунвейбинов. Обе стороны имели большое количество громкоговорителей, из которых с утра до вечера неслись оглушительные боевые лозунги: «Февральское взятие власти незаконно», «Приветствуем февральское взятие власти». Совершались похищения, истязания и побоища с применением велосипедных цепей и кастетов, «войска» перебрасывались из одного конца города в другой.

В университетах формировались частные армии. «Батальон Чин-каншан» из университета Цинь-хуа, «элитная группа» крайне левых вели постоянные сражения против «духов и чудовищ», используя бамбуковые копья, самодельное оружие и бронированные машины. Были и другие подразделения: Пять-Один-Шесть, коммуна Новая Пейта, коммуна института по геологии «Алеет восток» и фракция «Небо» из Института по аэронавтике. Им подражали на фабриках и в неуниверситетских городах. С отходом Китая назад к организованным военным действиям банд и военной диктатуре начало развиваться нечто похожее на феодальную анархию. В июле 1967 г. в Вухане произошел так называемый «бунт». В действительности это было крупномасштабное сражение между рабочими-хунвейбинами и консервативной группой рабочих, известной под названием «Миллион героев». Командир местной армейской части встал на сторону «Героев». Для восстановления мира был послан Чжоу Энь-лай. К счастью ему удалось бежать и спасти себе жизнь. Двух его сопровождавших поймали и пытали. В результате Цзян Цинь выдвинула лозунг «Обижай с умом, а защищай силой» и раздала хунвейбинам большое количество оружия [65].

Насилие достигло своего апогея к концу лета 1967 г. Как обычно, в такой момент Мао обеспокоился тем, что натворил, и одновременно тяготился бесконечной неразберихой. Вероятно, он сказал Цзян Цинь прекратить все это. И в сентябре она объявила, что насилие должно быть лишь словесным, а пулеметы нужно использовать только тогда, когда это «абсолютно необходимо». Те, кто не подчинились, были обвинены в том, что «держат крепость в горах». Атаки против британского посольства и его персонала были делом «ультралевых, подстрекаемых кликой Шестнадцатого мая» [66]. Мао тоже взялся за дело. «Ситуация развилась быстрее, чем я ожидал, — сказал он перед Центральным комитетом. — Я не буду в обиде, если Вы на меня пожалуетесь». Он досадовал, что министр иностранных дел Чэнь И похудел на 12 кг в результате допросов хунвейбинов: «Я не могу показать его иностранным гостям в таком состоянии». «Молодым поджигателям» и «дьяволятам» велел вернуться в школы. Разогнал Шанхайскую коммуну. «Сейчас Китай похож на страну, разделенную на восемьсот княжеств», — жаловался он [67].

Откат

Осенью 1967 г. Мао перестал официально поддерживать Культурную революцию, по крайней мере, ее наиболее активную часть – хунвейбинов и использовал Китайскую народно-освободительную армию (КНОА), чтобы восстановить порядок и подчинить группы, которые он теперь изобличал, как «некомпетентные» и «политически незрелые». Использование силы он оправдал замечанием: «Солдаты — это просто рабочие и крестьяне, одетые в униформу». В некоторых местах бои продолжались и в 1968 г., но уже с меньшей силой. Летом в доме Мао, расположенном около Южно-Центрального озера, состоялся любопытный «диалог на заре» с лидерами хунвейбинов:

«До сих пор я никогда не делал магнитофонных записей, но сегодня записываю. В противном случае, уйдя отсюда, вы истолкуете сказанное мною так, как вам хочется… Слишком много людей было арестовано по моему кивку.

Министр внутренних дел: «Я виноват в излишних арестах».

Мао: «Не пытайтесь прикрывать меня или извинять мои собственные ошибки»

Чан Бо-да (левый теоретик): «Следуйте только учению Председателя»

Мао (раздраженно): «Не говорите мне об учениях!»

Позднее он начал угрожать, что если хунвейбины будут драться с армией, убивать людей, «разрушать транспортные средства» или «жечь костры», они будут «уничтожены». Но ему не хотелось совсем отказываться от анархизма: «Пускай студенты еще десять лет борются. Земля продолжит вращаться. Небо не упадет». Несмотря на это, пятеро главарей хунвейбинов вскоре были высланы работать на свиноферме в глубокой провинции [68]. Драма закончилась…»

 

На снимке: расстрел зажиточного крестьянина за то, что он «эксплуатировал бедных».

Хунвэйбины агитируют на площади Тяньаньмынь. Когда спустя некоторое время Мао решит,
что цели «культурной революции» выполнены, некоторые из них сами подпадут под репрессии.
А еще через несколько лет станут свидетелями разоблачения «культурной революции» и будут вовлечены в борьбу за «пятую модернизацию»: строительство демократии после Мао.

Радостная толпа молодежи на ночных улицах Харбина после того, как по радио было объявлено, что Мао осудил партийное рукводство Пекинского университета, выступившего против начинающегося движения хунвэйбинов. 1966 год.

Местные партийные лидеры подвергаются персональной критике. Склоненная голова — традиционное в Китае признание своей вины. 1965 год.

Это как раз сессия критики губернатора и партийного секретаря провиции Хэйлудзян Ли Фанву. Потом хунвэйбины остригут его налысо и он многие часы будет стоять на коленях, выслушивая рассказ о своих ошибках и преступлениях. Дело происходит на городском стадионе Харбина. Сзади, над портретом Председателя, лозунг того времени: «Огонь по штабам!»

Харбин. Площадь Красных Охранников. Компания по разоблачению регионального бюро компартии. 1966 год.

Секретари Харбинского горкома компартии на сессии критики и самокритики в центре хунвэйбинов в Рабочем Клубе Харбина. на головах у них бумажные колпаки с иероглифами, рассказывающими об их преступлениях.
Эти сессии сопровождались часто длительными избиениями критикуемых, часто — их смертью от побоев или их самоубийством.

Очень характерно, что Мао практически не использовал органы госбезопасности в своей практике чистки партийных кадров, отдавая партийных работников в руки хунвэйбинов (костяк которых составляли студенты) и цзаофаней (формировавшихся из молодых рабочих).

Практика бумажных колпаков с описанием преступления была взята из времен императорского Китая и традиционна для китайской деревни.

Хэйлунцзян стал одной из первых провиций КНР, власть в которой перешла от местного правительства и партийных органов в руки т.н. революционного комитета. Революционные комитеты создавались из хунвэйбинов, партийных работников и военных. Позднейшие исследователи считают, что с помощью революционных комитетов Мао и радикалы отстраняли и частично уничтожали старую гвардию.

1967 год.
Власть в Харбине в руках «красных охранников» и НОАК. Непрерывные марши на улицах.

1968 год.
Пропагандистская группа «Учение Мао Цзэдуна» распространяет инструкции Председателя Мао в Индустриальном университете Харбина.

1969.
Зачитывание вслух знаменитой Красной книжки Председателя Мао.

1969.
То же самое делают солдаты НОАК. Во времена культурной Революции знаки различия были отменены, но у солдат было два кармана на куртке, а у офицеров — четыре.

1969.
Летчики НОАК читают великую книгу.

1969 год.
День рождения Председателя.

1973 год. Харбин.
Юные пионеры привествуют проходящий в «North Plaza Hotel» представителей конференции социалистических рабочих групп и образцовых рабочих.

1976 год.
Второе отстранение Дэн Сяопина от власти.
Хунвйэбины привествуют «вскрытие преступлений Дэна».

1976 год.
Так вот выращивали тот самый рис, гарантированную миску которого каждый китаец получил после прихода коммунистов к власти.

Сентябрь 1976 года.
Харбин. Траурная церемония в связи со смертью Председателя Мао.

1976 год.
Полмиллиона жителей Харбина празднуют «великую победу, выражающуюся в раздавливании заговора банды четырех» — фактически же — окончание Культурной Революции.

Хунвэйбины «подвергают критике» Пэн Дэхуая. Надпись на табличке: «Трижды реакционер (коррупционер, растратчик, бюрократ) Пэн Дэхуай».

Суд хунвейбинов.

52-летняя Ван Шоусинь (Wang Shouxin), секретарь отдела компартии и директора угольной компании в провинции Хэйлунцзян, обвиненная в присвоении сотен тысяч долларов. Во время культурной Революции Ван была во главе региональной группы хунвэйбинов и контролировала целый регион. Ее еще называли «угольной королевой».

 

Трехдневный суд над Ван в Харбине привлек огромное общественное внимание. Она была приговорена к смерти. На фотографии она за несколько минут до расстрела.